Апраксин, Александр Дмитриевич (1851-1913). Полтина за рубль: Очерки из современной купеческой жизни.
В трактире у Тестова.:
«…Он щелкнул пальцем.
-В таком случае, — сказал Смоковин, — мы с вами, Иван Герасимович, займемся по настоящему. Первое дело: водочки двух сортов, столовой и английской горькой.
Половой с почтением наклонился и слушал, при чем глаза его выражали желание проникнуть в самую мысль заказчика и отгадать его сокровеннейшие мечты.
- К закуске дай нам зернистой икры самой что ни наесть и раковых шеек с провансалем. Как вы полагаете? – обратился он к Зубину.
- Все дела хорошие, — ответил тот.
- Потом ты нам подашь поросеночка со сметаной и хреном, а после поросенка вкати-ка ты нам дворовую утку с груздями и в заключение гурьевскую кашу с фруктами да горьким миндалем
-Слушаю-с.

Снова обращаясь к Зубину, едва успел половой отойти, Смоковин сказал:
-Блюда все не то, чтобы из легоньких, но беда невелика: русский желудок вынесет, да оно и пофундаментальней будет.
-Дело хорошее-с, — согласился Иван Герасимович – А теперь рассказывайте, как съездили, как веселиться изволили?
- Вот погодите, мы сперва делом займемся, а тогда пожалуй, я вам и расскажу кой о чём. Сами вы здесь как поживаете?
Зубин понял, что нужно сразу в роль входить. Он глубоко вздохнул, сделал опечаленное лицо и ответил:
….
-Что же у вас вышло такое? Чем вы супротив них проштрафились, Иван Герасимович? Какой такой за вами грешок завелся?
Зубин хотел было ответить, но половые принесли закуску. Служили люди здесь умело, расторопно, бесшумно и вежливенько, как оно и подобает трактиру по старым традициям. Все на столе блестело чистотою, и поданное было действительно заманчиво.
Янтарным жирком окаймлялся чудный осетровый балычок; икорка в серебряном сосуде, под которым хранился лёд, была зерно к зерну; раковые шейки возвышались розовой горкой посреди небольшого круглого блюда и были красиво окружены разносортным гарниром. В серебряном же соуснике, аппетитной белой массой был подан провансаль. Горячий и хрустящий филипповский калач, хлеб еще трех сортов и две бутылки с водочками довершали дело.

У обоих посетителей слюнки потекли. Не до горя было Зубину, когда все было им же самим устроено. Он сказал вскользь Смоковину:
- Не хочу ни вам, ни себе портить завтрак моими печальными рассказами. Наливайте –ка и давайте чокнемся!
-Вы какую?
-Чистой. Предпочитаю ее всем остальным. А вы как?
-Нет, я слегка подкрашу английской горькой. Позвольте и вам?
Но Зубин настоял на своем. Они выпили и повторили, даже пропустили и по третьей. Им подали поросенка, белого как сливки, нежного и вкусного.
-Не едят они там заграницею поросят!
-Стало-быть сами свиньи! – довольно грубо сострил Зубин, но оба, впрочем, рассмеялись.
-Хереску-бы хорошенького теперь, – предложил Евстигней Павлович.
-Отчего же, и хересу можно.

Потребовали полбутылки с этикеткою «Marco» заграничного разлива и перешли к утке с груздочками.
Когда подали гурьевскую кашу, роскошно приправленную французскими фруктами, Смоковин обратился к Ивану Герасимовичу с предложением:
-Уж позвольте мне, по случаю возвращения и благополучного путешествия, вас бутылочкой шампанского угостить?
-Помилуйте-с, Евстигней Павлович, хотя бы мне следовало вас с приездом поздравить, а уж коли я забыл, то все наши здешние расходы сегодня пополам.
- То есть как это?… Опять на заграничный манер? Там все так, что хлеб соль вместе, а плати каждый сам за себя. Не позволю…»